[indent]  [indent] Совершенно не охочий до пустых рассуждений Малкольм чувствовал, как накатывает раздражение; все эти разговоры отвлекали его от главного — очередной попытки в делах Ордена спрятаться от реальности, на которую не хватало сил. О повестке дня всем было более или менее известно — новые члены, обсуждение произошедшего, определение дальнейшей стратегии — бесконечные обсуждения, обсуждения, обсуждения; они постоянно о чём-то спорили, и, с каждым разом становилось всё яснее, насколько разными у всех являются взгляды. Малкольм с собственными определился давно — в разрез с ними старался не действовать, даже если сверху поступали приказы иные, пытался находить компромисс, — он всё же больше десяти лет в аврорате, это не могло отпечаток свой не накладывать, большинстве решений Муди он доверял, привыкший на командора во всём полагаться. Однако остальные — те, что сейчас над другими высятся, мнение выказывают важное и рассуждают, как кажется Мэлу, совершенно о неважных вещах, — ему такого же доверия не внушали. Он последствия прошлого собрания помнит прекрасно, он в лицах окружающих ищет выученные уроки и не находит, кажется, никаких отпечатков. Ему иногда кажется, что каждый уже свои интересы преследует и общего ничего у членов не осталось.
[indent]  [indent] У него тоже были свои интересы, тоже были свои мотивы и своё объяснение тому, почему так на задания Ордена рвётся; он только никому не рассказывает, с чем его рвение связано — в конце концов, все здесь от чего-то бегут. Силится понять тех, кто вокруг него толпится, вопросы себе мысленно задаёт — почему Сириус с собой Ису тащит, почему Тан решил в ряды их вступить, почему Эдгар говорит о разрешённых разногласиях ( когда их ещё сотни тысяч), почему Хьюберт в сотый раз повторяет фамилию Дженкинс. Мэл силится понять, но у него не выходит — чужды ему все эти мотивы, — он понимает хорошо Марлин, что как и он всё рвётся вперёд, грудью под авады, чтобы от прошлого, переросшего в настоящее убежать, он понимает Мару, которая с яростью своей сражается и ей же проигрывает зачастую, он понимает Муди, который устал ждать, когда все перестанут поступать так глупо.

[indent]  [indent] Малкольм в новенькой быстро угадывает знакомые черты, Иса гостья неожиданная, но МакГоннагалл её не раз в коридорах второго этажа видел, поэтому узнаёт безошибочно, больше из удивления тон вопросительный прилагая: «О'Коннелл?». Успешная аврорка, талантливая ученица и довольно способная, к тому же; студентка пока, но ей все большое будущее пророчили — только бы та захотела. На Сириуса смотрит пристально, глаза прищурив — в его слова о том, что девушка догадалась сама, верилось Мэлу с трудом, — слишком мало подобных случаев. Конечно, если человек близок, он твои исчезновения, раны и вечные раздумья приметит обязательно; но только выход всегда найти можно — нужно просто тайну и отношения на чашу весов поставить: что перевесит? Для Малкольма всегда — служба / обязанности / работа, он, если Эсме от него объяснений требовала, всегда врал, хоть и ножом по сердцу это проходилось, а когда не верила та, до правды пытаясь докопаться — её отталкивал; так лучше. Сириус должен был поступить так же — оттолкнуть, соврать с н о в а, но он предпочёл отношения хорошие с Исой сохранить и быть откровенным. МакГоннагалл только головой неодобрительно качает, от парочки отворачиваясь и в сторону Марлин смотря — в глазах той тоже недовольство зреет. Помона слово первой берёт, молодежь на место ставя очень умело, в конце концов, стаж в том, как с подростками обращаться, у неё завидный. Малкольм ухмыляется себе под нос тихо, он в её назидательном тоне и строгом голосе узнаёт нотки, которые ему едва ли не с детства знакомы — Спраут с Минервой дружны всегда были, та ему словно ещё одна старшая сестра, которая всё время его воспитывать пытается ( особенно в стенах Ордена ). Он своё недовольство в чужие слова вкладывает и будто бы успокаивается немного; новенькому салютует, здороваясь в ответ, к Марлин и Маре вновь поворачивается и кивает догадке девушки: «да, в Пророке работает».

[indent]  [indent] Повестка по словам чужим размазывается, её ухватить всё труднее — каждый свои интересы снова преследует и Орден на куски разрывается, везде поспеть пытаясь; Эдгар слово берёт, внимание на себя перетягивая, куда более ясное, чёткое, он ведь всё же их представитель. Боунс резюмирует, хаотичные разговоры к знаменателю приводя — сколько бы недовольства у своих соратников он не вызывал, их небольшую толпу он организовать сумел ( хоть и ненадолго ), — Малкольм слушает внимательно, задумчиво щурясь. Переговоры с Министерством Магии, налаживание контактов, компромиссы — аврор закатывает глаза устало, — он от всего этого слишком далёк и отстранён. Малкольма объявление Ордена террористами злит ужасно, в его правде ( единственно верной, конечно же ) подобного существовать не должно, это лишь ложь и манипуляция. МакГоннагалл пошёл в аврорат когда-то потому что за правду хотел сражаться, потому что к добру пытался примкнуть и быть полезным — с п а с а т ь, — но разочарование его настигает сразу, как только его интересы и мнения в разрез с законом пошли; он за тем же идёт в Орден — за простой и понятной позицией, за чёткими границами зла и добра, что так смешались в политике Министерства, в попытке сохранить хрупкое равновесие и соблюсти интересы всех сторон. Принципы Малкольма категоричны — он слишком уверен в том, что хорошо, а что плохо, и поэтому для него переговоры с прогнившим Министерством, которое придушить их деятельность на корню пытается, непонятно. Злится, вытягивается в струну, переплетённые в замок пальцы крепче стискивает и едва ли не вскакивает с места, в последний момент удерживаясь. — Я согласен с Карадоком, мне тоже совершенно непонятен мотив. — кивает в сторону Дирборна, что мнение выразил твёрдо, но спокойно. Малкольм тоже пытался так — тихо, спокойно, уверенно; но ему вечно чего-то не доставало — то стержня, то равновесия, он всё больше ярость Мары на себя примирял или язвительность Марлин. Мэл продолжить хочет, аргументов добавить, но Хьюберт быстрее; он вперёд выходит и высказывается.

[indent]  [indent] Палмер звучит почти логично; по крайней мере сперва, Малкольм, с натяжкой, но мог бы с ним согласиться и даже кивнуть одобрительно, только подвох чует / видит, тот слишком рационализирует и к чему-то ведёт. Истина, за которой так гнаться пытаются, всё дальше от них отходит; общее дело, которому так верны все пытаются быть, давно на второй план отошло — каждому что-то своё нужно. Мэл под нос цедит ругательство, пока внутри всё закипает, с каждым сказанным Хьюбертом словом: Юджиния / Юджиния / Юджиния, — да блять. — поворачивается к Маре, — Я столько раз о Дженкинс не слышал даже во время её речи на дебатах. К политике действующего министра Малкольм относился спокойно, с какими-то постулатами даже согласен был — в конце концов, она была не худшим вариантом, — но та риторику начала менять ближе к выборам основательно. Дженкинс не вызывала у него ни симпатии, ни антипатии резкой, Орден был объявлен террористической организацией, это злило, приводило в бешенство, заставляло о несправедливости и слепоте Министерства рассуждать, но в остальном — это всё ещё не худший из исходов. Куда более пугающим было участие Лейстрейнджа в гонке, вот чья кандидатура безоговорочное беспокойство вызывала. Вот чего они не должны были допустить, перемирие было совершенно не первоочередной задачей.

[indent]  [indent] Малкольм от политики далёк совершенно; он — исполнитель, он — аврор, а не тот, кто каждое высказывание своё взвешивает и будущие голоса наперёд просчитывает, поэтому раньше особо в эти дела и не лез — его касалось только то, какие задания ему спускают и на что ориентиры дают, он дальше уже разбирался сам. Слова Хьюберта о словах общественности его злят невыносимо, — какая, блять, к чёрту разница; Мэлу всегда было достаточно того, что он сам правду знает и добро для себя определяет самостоятельно — он готов непростительные применять к тому, что злом считает, он готов жестоким быть с теми, кто того заслужил; а оборачиваться постоянно на то, что там электорат по этому поводу считает — увольте. Что МакКиннонн, что Дёрден злятся, он их чувства разделить легко может, но молчание пытается сохранить; он не хочет сказать того, о чём пожалеет потом, слишком зло звучать или слишком необдуманно, пресловутой рассудительности хотя бы на это хватает. Хватает на то, чтобы о Маре подумать и, руку ей на плечо положив, попытаться успокоить. Им новая перепалка в Ордене точно не нужна — и так от единства одни крохи остались; а они в свой разлад ещё новых членов приводит. Малкольм быстро по лицам Исы и Тана проходится, убеждаясь в том, как плохи они со стороны смотрятся — озлобленные / уставшие / потерянные. Дёрден из комнаты выходит, закончив пылкую речь, Мэл её взглядом провожает до кухни, думая, как мыслям собственным порядок придать после всего услышанного.

[indent]  [indent] — Палмер, тебе бы тоже совета Помоны послушать, — ухмыляясь, говорит, взгляд на мужчину переводя и поднимаясь с места, — и личное отношение к Дженкинс за дверьми Ордена оставить. — цедит, — Окей, мы поняли, ты хорошо её знаешь, понимаешь мотивы, позицию и так далее, но вот мы — разводит руками, остальных представляя, — с ней не знакомы близко и сторону её принять не можем. Для нас она только кандидат в министры, не самый худший, но и не тот, кого мы хотели бы видеть на посту. — пожимает плечами, — И, честно говоря, скажу за себя, мне абсолютно плевать кем она там нас считает, понимает ли наши мотивы, цели, видит ли, чем мы отличаемся от пожирателей, — язвительно, — важнее то, что она свои взгляды до своих избирателей доносит. Если уж переубеждать, — Мэл отчаянно пытался рассуждать боле политично, — то людей, а не Дженкинс. И если Министерство пересмотрит свои взгляды по факту, а не на бумаге, как ты говоришь, — какой нам с этого толк? Не всё ли равно, опять же, — кивает в сторону Марлин, — нас просто перестанут считать «плохими и злыми террористами»? — передразнивает что-то несуществующее, ухмыляется следом. — Мы вроде как не для имиджа тут собирались, разве нет? Не важнее то, кем на самом деле являемся? — бросает риторический вопрос, наверное, слишком философский для этой беседы и, уж тем более, для самого Малкольма, — Эдгар, — поворачивается к нему, краем глаза ловя возвращение Дёрден на место, — что нам принесёт это сотрудничество? Кроме рисков я пока ничего не вижу, у неё другие взгляды, другая программа, другие цели; даже если, по-вашему, нам выгодно перемирие, чем выгодно ей, как кандидату? Разве ей выгодно делиться с нами избирателями, признавая «хорошими», ей куда удобнее убрать нас с дороги как террористов, — пожимает плечами, — идти с переговорами — только подставляться, как мне кажется. — заканчивает, но назад не отходит, в разговоре планируя продолжить участие.

Лили смотрит на свое отражение в зеркале и видит повзрослевшую девушку, но не узнает в ней себя. Да, все те же рыжие волосы, те же зеленые глаза и тот же нос, кажущийся слишком большим для этого лица. Но что-то неуловимое в ней все же изменилось, и Лили никак не могла понять что. Может быть, она просто повзрослела и теперь излишне накручивает себя. Эванс аккуратно поправляет локон, выбившийся из прически, закручивая его прямо волшебной палочкой и улыбается себе. Ей нравится это платье из зеленого атласа, но ей не хочется слишком выделяться из толпы. Хватит с нее того, что все однокурсники наверняка будут глазеть на нее, просто потому что она идет с Поттером.
— Там тебя Джеймс ждет, — в дверь их спальни не входит, но влетает Мэри, которая, кажется, что-то забыла.
— Я знаю, — Лили не торопится выходить, потому что еще не до конца уложила свои волосы. Прическа должна выглядеть идеально, иначе зачем она потратила на нее столько времени? Эванс вовсе не пытается понравиться Поттеру, нет, еще чего. Она укладывает эти непокладистые рыжие волосы третий час исключительно ради себя.
— Поторопилась бы ты, а то он там себе скоро шею свернет, поправляя свою бабочку, — Мэри смеется, копошась в своих вещах, но ее слова не веселят, а раздражают Лили.
— Я тебя поняла, Мэри, — нервно отвечает она, едва повышая голос. Но тут же тяжело вздыхает и успокаивается, — Прости, Мэри, это все прическа.

Мэри только участливо вздыхает и забирает из рук Лили волшебную палочку. Эванс не сопротивляется, потому что она устала бороться с этой прической. Ей даже на бал идти не хочется, она с удовольствием закрылась бы у себя в спальне, спрятавшись под увесистым балдахином. Укрылась от вездесущих взглядов других девушек, которые смотрели на нее одновременно со злобой, завистью и презрением. А виновата ли она разве, что Поттера угораздило влюбиться именно в нее? Лили же его не заставляла, не привораживала. Так почему все винят ее, а не его?

Она все еще каждую секунду испытывает раздражение в присутствии Джеймса, потому что ей не нравятся его выходки. Его шутки слишком грубые, голос слишком звонкий, а сам он слишком громкий. И красивый, да. И смеется так, что у Лили по всему телу разливается тепло, заставляющее, как бы это банально не звучало, ее бабочек порхать по животу. Эванс хотела бы противиться шарму Поттера, но не может. Ей стыдно за выбор перед однокурсницами, томно вздыхающими по Джеймсу, но она все равно соглашается идти с ним на свидание. Еще больше Лили стыдно перед Снейпом, но она все равно принимает приглашение Поттера на бал. Мэри говорит, что Снейп в нее влюблен, но Эванс не согласна. Если бы любил, он бы отказался от своих темных делишек с другими чистокровными слизеринцами. Неужели Северус не понимает, насколько его увлечение оскорбительно для нее?

Лили прогоняет мысли о Северусе прочь, когда Джеймс берет ее под руку и ведет в сторону Большого зала. Ей не хочется чувствовать стыд, ядом растекающийся под кожей. В конце концов, их ссора — это не ее вина. Лили не открывала Северусу рот, не доставал пальцами его язык, не произносила им до боли обидное «паршивая грязнокровка». Этими словами ее лучший друг (она до сих пор не может добавить к нему приставку «бывший») навсегда разделил их взаимоотношения на «до» и «после». Эванс хотела бы его простить, но одних извинений ей недостаточно. Но говорить ему об этом она не собирается. Северус же считается себя самым умным — пусть сложит дважды два. Лили и так всю жизнь потакала его причудам, принимала таким, какой он есть. И даже пыталась вытащить из того кокона, в который Северус спрятался. Но нет, он никогда не хотел меняться ради нее, не хотел идти на компромиссы. Тогда как он может говорить о том, что любит ее? Лили тяжело выдыхает, улыбаясь очередной нелепой шутке Джеймса, крепче хватается в его руку и еще раз прогоняет мысли о Северусе прочь из своей головы.

У дверей Большого зала нарастает перепалка — Лили может прочитать ее по лицам напряженным лицам Северуса и Сириуса, стоящих от нее в удалении. Где-то рядом с ними мельтешит Трелони, но Эванс не чувствует никакого укола ревности у себя под сердцем. От Лили не укрылось то, как она смотрит на Северуса, но ее это не волнует. Пусть Снейп подружится с ней, пусть влюбиться в нее и потеряет голову. Пусть она самоотверженно защищает его от нападок. Может быть, ее кровь окажется достаточно чистой для него, раз уж Лили так сплоховала. Словно прочитав ее мысли, Северус оборачивается ей и кивает, но Лили только отворачивается, не желая смотреть на него.
— Хочешь я научу его манерам? — пока Эванс пытается побороть подступившую к горлу обиду, где-то над ее ухом раздается самодовольный голос Джеймса.
— Да оставь ты его уже в покое, — раздраженно шипит она и выдергивает руку из-под локтя Поттера. Тот пытается что-то говорить, но Лили не слушает. Ей донельзя надоели все эти перепалки между гриффиндорцами и слизеринцами.

К счастью, двери наконец-то отворяются, и студенты заходят внутрь. Лили отходит от Поттера, устремляясь вперед, но он не пытается ее догонять. Пожалуйста, пусть делает, что хочет. Она его за язык не тянула. Эванс напрягается еще сильнее, потому что хаотичная толпа заставляет ее поравняться с Сириусом, Трелони и Снейпом.
— Забавно, — обиженно произносит она, вздергивая подбородок вверх и не глядя на Северуса, оказавшегося рядом с ней, пока толпа медленно, но шумно входила в зал, — Мне казалось, что таким, как ты не принято кивать в сторону грязнокровок. И уж тем более стоять рядом с ними плечом к плечу. Не боишься, что твои чистокровные друзья тебя осудят, Северус? — возможно, в другой раз Лили бы смолчала, но сейчас все складывалось слишком плохо, чтобы она смогла сдержаться. Слишком много злости накопилось в ее груди, поэтому она выплескивает его на первого, кто попался под руку. Виновата ли Лили, что им оказался именно Северус?

Лили вряд ли сможет вспомнить, когда видела его в последний раз. Наверное, еще в Хогвартсе бросила мимолетный взгляд на шайку слизеринцев, проходившую мимо. Бросила, чтобы запомнить, как ее бывший/лучший друг выглядит, чтобы потом, может быть, на старости лет вспоминать об их дружбе - Лили в такие моменты слишком сентиментальной бывает. Ей хотелось бы, чтобы он был счастлив, хотелось бы, чтобы он из этого омута войны выбрался и правильную сторону выбрал - без насилия, без желания причинить кому-то вред. Пусть она и не общается с ним сейчас, Лили по-прежнему хорошо его знает: он не злой, в нем жестокости животной нет, только бесконечная обида на этот мир. И ей хотелось бы ему помочь, хотелось бы его своей дружбой хотя бы немного приободрить, но ничего не вышло. Не вышло из них друзей - после первой же крупной ссоры все рассыпалось. И Лили бы искренне хотела бы все исправить, но Северус сам от нее отвернулся, сам от помощи отказался. Сам всё испортил.

Одного взгляда хватает, чтобы понять, что он практически не изменился. Да, кажется, немного подрос, отрастил волосы, черты лица стали мужественнее, а взгляд - еще тяжелее, чем прежде. Лили всматривается в его лицо неприлично пристально, но угрызений совести не чувствует - она на это право имеет, она его слишком долго не видела. Та ссора еще не забылась, боль от тех слов все такая же острая, как и раньше, а взгляд старого друга, словно ножом по коже режет. Но она его выдерживает, стараясь свою нервозность напоказ не выставлять - только пальцами в кармане двигает, обручальное кольцо в разные стороны крутя. [float=left][/float]Слишком соблазнительно снять его, спрятать, сделать вид, что у них с Джеймсом ничего не случилось, но Лили только руки достает, показательно в замок их складывая. Не станет она от Северуса ничего прятать и скрывать: во-первых, она никакая не лгунья, во-вторых, он и так наверняка все знает.

- Не ожидала, что ты будешь здесь... прогуливаться, - отвечает язвительно, акцент на последнем слове делая. Не верит она ему, не верит, что Северусу вдруг понадобилось в маггловский супермаркет зайти. Но о недоверии своем даже не заикается - у нее нет никакого права на него свои претензии вываливать, хотя очень хочется. Лили с ноги на ногу переступает, бегло оглядываясь по сторонам, а потом едва кивает, чтобы слова нужные подобрать. Но их нет, у нее голова пустая, хочется только выдавить что-то вроде: "ммм, понятно, ну удачной прогулки". Зачем она вообще его остановила? Почему не прошла прочь? Была была бы вдумчивее, то проследила бы за ним осторожно и незаметно, убедилась бы лично, что он никакого зла не замышляет. Теперь же остается только гадать - всей правды Северус ей все равно не скажет. Раньше бы сказал, но те времена уже очень давно прошли.

Его сухой тон почти не задевает ее, только самую малость, потому что ей до сих пор хочется, чтобы он хотя бы раз не был таким закрытым. Чтобы не относился ко всем настороженно-негативно, чтобы не искал подвоха там, где его нет. Лили быстро осекается, вспоминая, что такого отношения не заслужила - она его извинения не приняла, она за его школьного врага замуж вышла, она в конце концов грязнокровка, которая за другую сторону сражается. Северусу следует относиться к ней именно настороженно-негативно - ей вообще не стоит даже заговаривать с ним. И Лили почти готова еще раз коротко кивнуть и распрощаться, но только Снейп явно не торопится заканчивать этот разговор.
- Знаешь, мне кажется, на этой улице ты страдаешь больше, чем все остальные вместе взятые, - ей хочется, чтобы тон ее голоса не был таким язвительным, но Лили ничего поделать с ним не может - Северус сам по-больному бьет, сам эту тему поднимает, очередную порцию злости на нее выливая, - Если ты думаешь, что шутки о твоей лояльности, - хочется в открытую обвинить его в том, что он пожирателям служит, но она сдерживается, более мягкое слово подбирая, - Хотя бы немного смешные, то я спешу тебя огорчить, - Лили хотела бы не реагировать, но не может - она никогда не умела рядом с Северусом равнодушной быть, а он нарочно старые обиды ворошить, новую волну злости в ней поднимая, - Вряд ли ты говоришь это искренне, но все равно спасибо, - говорит с вызовом, руки на груди складывает, всем своим видом давая понять, что стыдиться ей нечего.

В конце концов, ей извиняться-то не за что. Она имеет право жить дальше, на одной ссоре не зацикливаясь. Она умеет жить дальше, она имеет право быть счастливой, не ожидая одобрения с его стороны.

Лили губы поджимает, не зная, что ей еще на все это ответить. Она уверена, что Северус ничего хорошего им не желает, что он бы счастлив был, если бы с Джеймсом что-то случилось. Лили эти мысли от себя отгоняет, голову к небу устремляя - оно уже оказывается плотно затянуто тучами. Она дождя не боится, пусть на ней и платье легкое. Ей снова съязвить хочется, вывалить на Северуса все, что за эти годы в ее душе копилось. Нет, она, засыпая, не перемывала ему косточки, нет, не мечтала о возмездии за все имеющиеся обиды. Но он не имеет право встречать ее вот так вот на улице, не имеет права язвить, со свадьбой ее поздравляя.[float=right][/float] Хочется сказать ему, чтобы он прекратил в нее ядом своим плеваться, потому что она не собирается на него нападать, не собирается в дебри прошлого лезть, старые раны тревожить, но Лили еще как собирается. Она глубокий вдох делает, чтобы смелости набраться и все свое недовольство высказать, но какой-то мужчина ее чуть с ног не сбивает - ей приходится за рукав Северуса  вцепиться, чтобы на асфальт не упасть.

Прикосновение длится всего мгновение - Лили свою руку одергивает так резко, словно к раскаленному металлу прикоснулась. Ее ноги точку опоры еще не находят, поэтому она чуть пошатывается, стараясь не упасть, но все равно шаг назад делает.
- Не беспокойся, я не чистокровная аристократка, от летнего дождя не растаю, - рукой ушибленное предплечье потирает, оглядываясь в поисках не слишком аккуратного мужчины. Она злится на прохожего, еще больше злится на Северуса, потому что тот смеет ее прогонять прочь, мнимой заботой прикрываясь. Неужели, Северус, ты забыл, как мы в детстве под дождем часами напролет играли? - Что? Хочешь, чтобы я ушла? Я уйду, - она злости своей, наконец-то, выход дает, не сдерживаясь в выражениях, - Как только удостоверюсь, что ни один маггл не пострадает от твоей руки, - она смотрит на него с вызовом, снова руку в карман тянет, чтобы палочку достать. Демонстративно, чтобы показать ему, что Лили ему больше не верит, что им даже до обычных приятелей, обменивающихся любезностями при встрече, далеко. Северус еще в Хогвартсе выбор сделал - пусть теперь расплачивается за него.